Со стороны европейцев и турок самой знаменитой и прославленной была сестра милосердия по имени Флоренс Найтингейл. Это имя известно всякому британскому школьнику. В честь этой женщины называют госпитали не только в Великобритании,
но и в Турции.

Чтобы почтить память Флоренс, каждый год 12 мая отмечается международный профессиональный праздник медсестер. В Великобритании можно посетить музей Флоренс Найтингейл, в котором представлены более, чем 2000 экспонатов, посвященных жизни и деятельности Флоренс, которая почитается как пионер современного сестринского дела.

Флоренс Найтингейл родилась 12 мая 1820 года в зажиточной семье. Отец Флоренс был крупным землевладельцем, унаследовавшим имения в графствах Дербишир и Хэмпшир. Богатая наследница получила прекрасное классическое образование, бегло говорила на немецком, французском и итальянском языках. С подросткового возраста, как это было принято в то время, дочь лендлорда навещала семьи арендаторов, оказывая посильную благотворительную помощь. Со временем Флоренс поняла, что это и есть её призвание. Желание девушки стать сестрой милосердия было негативно воспринято её родителями. Несмотря на возражения семьи, Флоренс в 1844 году поступила на обучающие курсы медсестер при лютеранской больнице в Германии. По окончании обучения девушка возвратилась в Лондон и начала работать в больнице Миддлсэкс.

Когда Англия вступила в войну на стороне Турции, многие тысячи британских солдат были отправлены к берегам Черного моря. К 1854 году в полевых госпиталях размещалось более 18 тысяч раненых военных. В то время у них не было ни одной медсестры в крымских военных госпиталях. В конце 1854 года министр обороны Сидней Герберт попросил Флоренс организовать корпус медсестер и снабдил её крупной суммой денег. Через несколько дней Флоренс в сопровождении 34 медсестер уже была на пути в Крым.

Дамам пришлось столкнуться со страшными трудностями: грязь, отсутствие воды, бинтов и мыла, крысы и насекомые, раненые лежали в собственных экскрементах – вот что предстало пред глазами Флоренс. В больницах от инфекций, тифа и холеры умирало больше, чем от ранений. Флоренс в кратчайшие сроки организовала работу полевых госпиталей. Соблюдение гигиены и уход за ранеными помогли сократить смертность среди пациентов на две трети. Флоренс начали называть «Крымский Ангел» или «Леди с лампой», так как по ночам она проводила дополнительный
обход больных, держа в руках лампадку.

По окончании войны, в 1856 году Флоренс на свои деньги поставила на
высокой горе в Крыму над Балаклавой большой крест из белого мрамора в
память о солдатах, врачах и медсёстрах, погибших в Крымской войне.

На родине Флоренс была встречена как национальная героиня. Королева
Виктория наградила Флоренс дорогой брошью с драгоценными каменьями и
даровала ей денежную премию в современном эквиваленте 250 тысяч
долларов.

Дарья Лаврентьевна Михайлова прославилась в народе как военная сестра милосердия и нашла своё счастье в бескорыстной помощи и самоотверженном служении людям в годы Крымской войны. Она по праву заняла почётное место в ряду самых первых всемирно знаменитых подвижниц.

Известно о Дарье Михайловой очень мало. Родилась Даша в 1836 году на окраине Севастополя в посёлке Сухая Балка в семье матроса Лаврентия Михайлова. Когда началась Крымская война, длившаяся три года, ей было всего семнадцать лет.

В Севастополе, находившимся под обстрелом англо-французских войск, царил хаос, спешно велись работы по строительству оборонительных сооружений. В день выбывало из строя русской армии до трёх тысяч человек ранеными и убитыми, и тогда Даша совершила поступок, странный для постороннего взгляда. Соседи решили, что, видно, бедная сирота тронулась умом от горя и страданий, но она действовала совершенно осознанно и целеустремленно, по велению своего сердца. Она отрезала косу, переоделась в форму матроса, продала всё своё имущество, а свою драгоценную корову, которая не давала ей умереть с голода, она обменяла на лошадь с повозкой. Накупила уксуса и белого полотна и превратила свою повозку в перевязочный пункт. Эта «карета горя», как прозвали жители Корабельной стороны повозку «помешавшейся сироты», стала первым в истории перевязочным пунктом на поле боя.

Целыми днями, без устали, Даша ездила на передовую и обратно, вывозя раненых, за которыми некому было ухаживать, при этом не разбирая, кто перед ней – русский, француз, англичанин или турок. Многие оставались лежать на голой земле, истекающие кровью, без всякой помощи. И тогда Даша являлась к раненым, как светлый ангел, как последняя надежда.

«Потерпи, любезный, всё будет хорошо, миленький», – с этими словами Даша обмывала и перевязывала раны, как могла, она старалась облегчить участь раненых. Солдаты так полюбили свою молоденькую милосердную «сестрицу», что очень часто, умирая, завещали ей кто часы, кто деньги.

После поражения русских войск при Альме, под Балаклавой и Инкерманом началась блокада Севастополя. Один из покинутых севастопольских домов Даша приспособила под госпиталь. Ей стали помогать другие жительницы Севастополя, делая то, на что хватало сил и средств, а необходимые перевязочные материалы, еду, одеяла приносили горожане.

Во время одного из обстрелов русских позиций осколком снаряда убило её лошадь, запряжённую в повозку, и Дашина «карета горя» осталась без тягловой силы. Даша готова была выносить с поля боя раненых на себе, но, к счастью, один из русских офицеров приказал привести ей новую лошадь. А вскоре, вместе с другими добровольными сестрами милосердия, Даша перешла в подчинение к знаменитому хирургу Николаю Ивановичу Пирогову, основоположнику полевой хирургии и первой медицинской помощи на поле боя.

В Крым «для поднятия духа русского воинства» приехали младшие сыновья императора, Николай и Михаил. Молодые цесаревичи написали отцу о том, что в сражающемся Севастополе «ухаживает за ранеными и больными, оказывает примерное старание девица по имени Дарья». Император Николай I приказал пожаловать ей золотую медаль на Владимирской ленте с надписью «За усердие» и 500 рублей серебром. По статусу золотой медалью «За усердие» награждались те, кто уже имел три медали – серебряные, но для Даши восхищенный ею император сделал исключение. А ещё 1000 рублей были ей обещаны после замужества.

Вслед за Дашей, вдохновившись её примером, ухаживать за ранеными взялись другие севастопольские патриотки – жены, сестры и дочери участников обороны. По словам знаменитого хирурга, Даша и другие сестры милосердия «безропотно перенесли все труды и опасности, бескорыстно жертвуя собою с геройством, которое бы сделало честь любому солдату».

Летом 1855 года Даша вышла замуж за рядового 4-го ластового экипажа Максима Хворостова и получила обещанные императором 1000 рублей серебром.

После окончания Крымской войны и падения Севастополя, весь город лежал в руинах. Многие жители, лишившиеся своих домов, покидали город. Дарья купила трактир в поселке Бельбек, чтобы иметь средства к существованию, но быть хозяйкой трактира у неё не получилось. Вскоре, продав имущество, она поселилась с мужем в портовом городе Николаеве, вблизи моря.

Н.И. Пирогов называл её неутомимой сестрой и считал своей верной помощницей. «Ежедневно, днем и ночью, — вспоминает он, — можно было её застать в операционной комнате, присутствующую на операции, в то время, когда бомбы и ракеты то перелетали, то не долетали и ложились кругом, ...она обнаруживала со своими сообщницами присутствие духа, едва совместимое с женскою натурою».

Всю жизнь Бакунина сокрушалась, что слишком светская, несдержанная на язык, не умеет соблюдать правила и терпеть не может бюрократическую писанину – ни на посту обычной сестры милосердия, ни позже, когда она стала старшей сестрой, а затем настоятельницей Крестовоздвиженской общины.

Но не раз талант Екатерины Михайловны находить общий язык с самыми разными людьми и доходчиво вразумлять нерадивых служащих выручали весь транспорт – только она могла убедить татарский обоз и конвой с французскими пленными вместе тянуть застрявшие в дорожной грязи телеги с ранеными (пригодился свободный французский), только она – пройти мимо загораживающего вход станционного смотрителя в комнату к генералу, чтобы напомнить тому о лошадях для своего транспорта. Или, отменив распоряжение недалекого офицера, разместить больных и раненых так, как считала нужным.

Больше всего Бакуниной нравилось обходить во время дежурств раненых, слушать их рассказы о пережитом, об оставленных семьях. Она не обращала внимания на чины и регалии, национальность и происхождение – ей было важно только, хороший перед ней человек или нет.

Отвага и решительность сочетались в Бакуниной с наивностью и детскими страхами, от которых ее характер кажется еще привлекательнее. Например, она до ужаса боялась волков и поэтому в одной из деревень, где временно был размещен госпиталь, обходила избы с ранеными вместе со старушкой, местной жительницей, – с ней и с палкой ей было не так страшно повстречать дикого зверя.

Даже на фоне других сестер из Крестовоздвиженской общины Бакунина выделялась своей решительностью, стойкостью и мужеством. Самое страшное преступление в ее глазах – обидеть раненого слабого солдата. Бакунина не прощала такого никому – ни высокопоставленным генералам, ни слишком резким в обращении с пациентами сестрам. Сначала устроить как можно лучше подопечных, накормить вкусно и сытно – потом уже подумать о себе.

Там, где другие в бессилии опускают руки, столкнувшись с препятствием, неутомимая сестра Бакунина предпочитала хотя бы что-то предпринять. Если солдаты бросили обоз с ранеными посреди степи и отправились в близлежащий кабак, она, ни минуты не сомневаясь, толкает дверь в заведение и так зычно призывает всех обратно, что мужчины, как по команде, вскакивают и спешат на ее зов, спотыкаясь, забыв про вино.

Пожар. Все, и военные, и сестры, - врассыпную, а Бакунина – бегом на место событий, проверить не пострадают ли лекарства, еда для раненых и денежные пособия, которые она хранит у себя по просьбе бойцов. Она отказывалась покинуть осажденный Севастополь, пока последний из вверенных ей раненых не был переправлен в безопасное место.

Страницы ее «Воспоминаний сестры Крестовоздвиженской общины», посвященные осаде и сдаче героического города, полны удивительных деталей – ее взгляд останавливают маленькие, казалось бы, незначительные подробности, которые рассказывают главное о людях, оказавшихся посреди военной мясорубки, - и о ней самой.

«Поехали полуфурки и возы, нагруженные донельзя. На одном сидит на самом верху комиссар перевязочного пункта и заботливо держит, прижав к себе, корзину с котятами, а кошка сидит с ним рядом»…. «У моста я встретила нашего служителя; он сказал мне, что все наши вещи везут на катере, а мне он очень бережно отдает мой хрустальный стакан, который спас в своем кармане!».

После сдачи Севастополя в госпитальные палатки стали поступать и раненые французы – но Бакунина отказалась к ним заходить: «Я не могла забыть, как в самое то время, как притягивали мост к Северной стороне, я, увидав на носилках раненого француза, у которого текла кровь, подошла к нему, чтобы перевязать его, и, не имея ничего в руках, изорвала свой носовой платок, а он мне гордо сказал: «И, тем не менее, мы взяли Севастополь!».

Пирогов писал, что Екатерина Михайловна Бакунина сделалась примером терпения и неустанного труда для всех сестер общины: «Неоценимо было особенно то, что вся ее личность дышала истиной, что полная гармония царствовала между ее чувствами и ее действиями... Чем более встречала она препятствий на своем пути самозабвения, тем более выказывала она ревности и энергии. Она покорялась только тому, в чем могла убеждаться сама, обсудив полезную сторону всякого дела; поэтому все ее действия были самостоятельны и отчасти даже деспотичны».

Это умение особенно пригодилось Бакуниной, когда после падения Севастополя по распоряжению Пирогова она сопровождала санитарный транспорт - обоз, переправлявший раненых из Симферополя в Перекоп. Вытребовать достаточное снаряжение для 500 раненых, обеспечить подходящее питание и регулярное питье, разместить всех на ночлег, организовать качественные перевязки – и каждый день проходить версты и версты, по грязи и льду, переправляясь через горы и реки.

В декабре 1855 года Екатерина Михайловна отслужила в Крыму годичный срок, на который давала присягу. Она задержалась, чтобы помочь Пирогову в обустройстве дел и реорганизации общины, хотя очень рассчитывала вернуться в Москву, где ее ждала сестра. И снова были дежурства в бараках, хлопоты о лекарствах и провианте, разъезды с транспортом…
В 1860 году Екатерина Михайловна покинула общину и уехала из Петербурга в родовое имение Бакуниных село Казицыно под Торжком, и сразу же принялась за социальное благоустройство деревни: открыла школу для детей, на свои средства построила деревянную лечебницу – первую в округе. Сама каждый день вела бесплатный амбулаторный прием, затем объезжала больных, готовила лекарства.

Севастопольский опыт, работа в петербургских госпиталях, общение на профессиональные темы с Пироговым и другими блестящими медиками заменили ей фельдшерское образование. В сложных случаях Екатерина Михайловна посылала за уездным врачом или специалистами, и их услуги оплачивала сама.

В 1877 году Екатерина Михайловна вынуждена была приостановить свою практику – во время Русско-турецкой войны ее пригласили руководить работой отряда сестер Красного креста на Кавказе. Больше года 67-летняя Бакунина возглавляла сестринскую службу временных госпиталей, но затем вернулась поскорее в Казицыно.

В 1881 году здесь ее навестил Лев Николаевич Толстой, знакомый Бакуниной еще по Севастополю. Он спросил, не хочет ли Екатерина Михайловна иногда отдохнуть, переменить обстановку, на что она ответила: «Нет, да и куда я могу уехать, когда меня каждый день ждут. Разве я могу их бросить?».

С развитием земской медицины больницу в Казицыно посещали все меньше. Заканчивались и собственные средства Бакуниной, а земство отказывалось брать больницу на свое содержание. Екатерина Михайловна переживала, сетовала, что ей не удается приносить пользу. Ее друг и единомышленник Николай Иванович Пирогов в ответ на эти переживания писал: «Ни одной минуты вам не следует сомневаться в значении исполняемых вами обязанностей. Взвешивать же и мерить степень приносимой пользы и добра — дело не ваше собственное. Главное — не терять уверенности в значении дела, которому посвящена была жизнь или долгое время жизни. […]Мы должны только знать и помнить, что взгляды и мнения судей не могут быть у всех одни и те же: из столкновения мнений рождается истина!».

Екатерина Михайловна скончалась 11 августа 1894 года. Ее хоронили жители всех окрестных деревень, пройдя за гробом 25 верст от Казицыно до семейного кладбища Бакуниных в Прямухино.

Под платьем она до конца дней носила маленький золотой крест на голубой ленте – знак отличия сестры милосердия Крестовоздвиженской общины, – крест, на котором осталась кровь «севастопольских страдальцев»

Родилась в 1823 году в Новгородской губернии в дворянской помещичьей семье. Ее отцом был известный русский боевой адмирал Петр Кондратьевич Карцев.

Почти сразу после учреждения Крестовоздвиженской общины Елизавета Петровна стала сестрой милосердия. Вероятно, Елизавета обладала огромной силой воли. В те годы покинуть свой дом и отправиться на войну, для молодой девушки было делом неслыханным , для кого-то даже безумным или безнравственным. Отправляясь в дальний путь, она горела желанием приносить посильную помощь раненым и умирающим воинам, именно там, на месте боевых действий, где идет ожесточенная борьба с неприятелем.

Е.П. Карцева вместе с группой сестер прибыла в Крым в 1855 году. Елизавету Карцеву назначили старшей сестрой в один из отрядов сестер милосердия Крестовоздвиженской общины, работавших в симферопольских госпиталях. Она «принялась совестливо за дело, и мы в семь дней так поставили запущенный госпиталь на ноги, что теперь не узнаешь. Отдали вместе с нею смотрителя под следствие, завели контрольные дежурства из сестер», – писал Н.И. Пирогов в письме к жене.

«Истинная мать родная» – так часто отзывались о ней больные и сестры. Н.И. Пирогов, высоко ценивший плодотворную деятельность Е.П. Карцевой, отмечал, что она, несмотря на то что мала ростом, так славно работает в госпитале, что любо смотреть, и называл ее «третьим столпом» общины (вместе с Е.А. Хитрово и Е.М. Бакуниной).

Осенью 1855 года по окончании университета в Крым приехал С.П. Боткин и вместе с группой молодых врачей начал работать в тифозных бараках. Уход за больными здесь осуществляли сестры под руководством Карцевой. Ежедневно соприкасаясь с больными, сестры милосердия нередко заражались тифом и холерой. Елизавета Петровна тоже переболела тифом.

В октябре 1856 года последние отряды сестер милосердия Крестовоздвиженской общины покинули Крым. До 1860 года сестрой-настоятельницей общины была Екатерина Бакунина. После нее семь лет общину возглавляла Елизавета Карцева. Под ее руководством выросла большая группа образованных и преданных своему делу сестер милосердия. Покинув общину, Карцева с 1867 по 1870 год трудилась в московской лечебнице им. Лепешинской.

В конце 1860-х годов в деятельности Общества попечения о раненых и больных воинах (с 1879 года – Российское общество Красного Креста) видную роль начал играть Сергей Петрович Боткин, ставший инициатором создания общины сестер милосердия в Петербурге, получившей название Святого Георгия. В 1870 году по его рекомендации настоятельницей была приглашена Елизавета Петровна, которой было предложено устроить новую общину. С.П. Боткин хорошо помнил ее энергичность и самоотверженность по совместной работе в госпиталях Симферополя. Карцева с увлечением отнеслась к этому делу и создала общину с училищем по подготовке фельдшериц, привлекая в это учреждение при помощи Боткина лучшие медицинские силы на преподавательские и другие должности. Например, Н.В. Склифосовский преподавал и принимал экзамены у фельдшериц.

В 1876 году Елизавета Петровна отправилась в Черногорию и там ухаживала за ранеными черногорцами во время их войны с турками. Отважные черногорцы восхищались самоотверженностью Карцевой и ее сподвижниц, их отзывчивым, участливым отношением к страданиям больных и раненых воинов. Они называли ее «черногорской майкой» (матерью). Внешне слабенькая и тщедушная, Елизавета Петровна обладала огромным запасом нравственных сил. Когда она уезжала, черногорцы тепло провожали ее и в знак признательности целовали ей руки.

В апреле 1877 года Россия объявила войну Турции, а в мае неутомимая Карцева снова отправилась в дальнюю дорогу во главе отряда из 27 сестер общины Святого Георгия. Вскоре к ним присоединились еще 20 женщин. Сначала они действовали вдоль румынской железной дороги, обеспечивая прием раненых с санитарных поездов. Это был первый отряд сестер милосердия, которому было разрешено работать в войсковом районе, оказывая помощь раненым под огнем неприятеля. Во время ожесточенных боев на Шипке через их руки прошли около 3000 раненых.

В период осады Плевны сестры общины Святого Георгия работали в подвижном полевом лазарете 5-й пехотной дивизии в непосредственной близости от боевых действий. После неудачного третьего штурма крепости лазарет был буквально завален ранеными, которые приходили и приползали с поля боя. В конце августа их скопилось более 1000 человек. Они лежали на соломе у медицинских шатров, ожидая помощи. Врачи и сестры работали сутками. Их самоотверженность отразил в своих воспоминаниях родной брат Елизаветы Петровны, бывший командир 3-й пехотной дивизии П.П. Карцев, не видевший сестру два года.

«Чтобы войти в шатер нужно было пробираться между рядами лежавших раненых. Внутренность шатра представляла ужасающее зрелище. Вскрикивания, стоны, хрипение, бред – все это смешалось в какой-то раздирающий душу гул. Посредине шатра стояла высокая фигура солдата, в шинели и амуниции <...> Опаленное лицо его казалось черным; только левая содранная щека висела вместе с выбитым глазом, а на ее месте зияла черно-красная яма. В конце шатра несколько докторов, без сюртуков, суетились с засученными рукавами возле столов, на которых лежали голые люди, а вокруг пахло кровью и хлороформом. У одного ампутируемого стояла моя сестра. Увидев меня, она быстро подошла и, целуя, проговорила: «Здравствуй и, ради бога, уходи скорее. Теперь, видишь, некогда слова сказать. Приходи после, когда управимся». Поспешив на воздух, мне страшно было оглянуться. Из шатров ежеминутно выносили умерших, клали тут же ряды трупов, покрытых простынями и шинелями»12.

Будучи 54 лет от роду Карцева вместе с русскими войсками совершила переход через Дунай, пересекла Балканы и перебралась через Шипкинский перевал, так как нужна была помощь за Балканами, где усилилась эпидемия тифа

Скончалась Елизавета Петровна на своем посту сестры-настоятельницы созданной ею Георгиевской общины Российского общества Красного Креста на 76-м году жизни в 1898 году. Профессор Н.Я. Чистяков говорил: «Община ей обязана всей своей организацией, всем своим внутренним строем, а главное своим духом самоотверженного бескорыстного служения страждущим»17.

Жизнь Елизаветы Петровны Карцевой – яркий пример беззаветной любви к людям, являющейся лучшим украшением человеческого сердца. Она достойно встречала и преодолевала все опасности на своем жизненном пути. Вся ее жизнь – бескорыстная доблесть.

Родилась в семье помещика Калужской губернии. Точная дата ее рождения неизвестна, а происходила она из древнейшего дворянского рода, но из обедневшей его линии. Одно время она служила воспитательницей в доме князя Василия Николаевича Репнина в Одессе. А в 1852 году она поступила на службу в Одесскую общину сердобольных сестер и вскоре стала ее настоятельницей.

Во время обстрела Одессы Екатерина Александровна организовала эвакуацию из больницы неподвижных больных вместе с сестрами в безопасное место. Сама же она вместе с еще одной сестрой и священником осталась на страже обители. 1 ноября 1850 года Одесская богадельня сердобольных сестёр начала свой нелёгкий, но славный путь.

Вскоре после принесения клятвы «служения болящим братиям» Хитрово была назначена сестрой-надзирательницей. Для современного уха слово «надзирательница» звучит жестковато, но тогда оно означало всего лишь должность старшей из сестёр, заведующей работой и хозяйственным управлением богадельни.

Энергия и самоотдача новой руководительницы быстро сказались на деятельности учреждения. Во время яростной бомбардировки англо-французской эскадрой, когда вражеские ядра разрывались почти у стен обители, начальница богадельни оставалась в ней вместе со священником и одной из сестёр. А остальной персонал богадельни, как и положено, ухаживал за своими пациентами, своевременно эвакуированными на Молдаванку – отдалённый от моря и потому безопасный в тот день район города.

Одесские сердобольные сёстры, и прежде всего их надзирательница, обратили на себя внимание даже в столице. По предложению великой княгини Елены Павловны Екатерина Александровна стала главной начальницей сестер милосердия. Она заменила на посту настоятельницы Крестовоздвиженской общины сестер милосердия А.П. Стахович, которая, по словам Н.И. Пирогова, «требовала, чтобы сестры величали ее генеральшей <…> хотя была вдовой капитана».

В сентябре 1855 г. Екатерина Александровна прибыла в Бельбекскую долину. Там, в нескольких верстах от Севастополя, находились госпитали, в которых работала большая группа сестер милосердия. Через неделю Хитрово отправилась в Бахчисарай и Симферополь, также переполненные больными и ранеными.

Основные бои в Крыму к тому времени уже завершились. Тем не менее ситуация была очень тяжёлой – русскую армию, как, впрочем, и войска противников, косили страшные болезни, прежде всего тиф и дизентерия. В течение всей войны инфекции уносили больше жизней, чем ядра, пули и сабли. Прибывшие вместе с петербургскими сестрами милосердия врачи под руководством Пирогова сумели по мере возможности упорядочить деятельность госпиталей.
Однако отношения в самой Крестовоздвиженской общине сложились непростые. Дельная, но не в меру властная А.П. Стахович, возглавлявшая первую группу сестер, направленную в действующую армию, своими амбициями, мягко скажем, не способствовала созданию товарищеских отношений в коллективе. Ситуация кардинально изменилась с прибытием Хитрово.

«Как только Стахович с некоторыми ни на что негодными и утомленными трудами сестрами отправлена была от нас… и Е.А. Хитрово вместе с Е.М. Бакуниной взялись за дирекцию общины, тотчас же в сёстрах обнаружилось влияние совсем иного духа. Вскоре водворились тишина, порядок и строго установленная деятельность во всех их действиях», – вспоминал позже Пирогов.

Екатерину Александровну великий хирург считал одним из «столпов общины», хотя официально она ещё не числилась в её составе. Однако вскоре Хитрово действительно получила должность сестры-настоятельницы столичного учреждения.

Екатерина Александровна сумела оптимально организовать работу сестёр. Причём спектр помощи больным и раненым был необычайно широк: от участия в хирургических операциях до контроля за госпитальными медикаментами, продуктами и даже деньгами, причитающимися солдатам, ибо жадная интендантская лапа посягала на всё. Сёстрам же, вдохновлённым личным примером Хитрово, Пирогов полностью доверял.

К сожалению, недолгим оказалось подвижничество Екатерины Александровны Хитрово. Конечно, она не бегала под огнем и не поила солдат водой, как это делала та же Даша Севастопольская. Но для того, чем занималась Екатерина Александровна, тоже требовалось немалое мужество. И она погибла на этой ужасной бойне: выполняя свои профессиональные обязанности, ухаживая за ранеными, она заразилась тифом и скончалась в Симферополе 2 февраля 1856 года, совсем немного не дожив до окончания войны. Ее тело на военном корабле было перевезено в Одессу и предано земле там, где начиналась ее милосердная деятельность.